И. Фельд (продолжение) КРИЗИС

      Мы как-то забыли, что в Коммуне вместе живут женщины и мужчины. Отношения у нас были исключительно братские, и мысли о каких-то других отношениях как-то не возникали. По крайней мере, у меня. Каково же было наше удивление, когда ранней весной 1951 года между Женей Строгановым и Ниной Петровой нами был обнаружен роман.
  Возможно, если б в таком «грехопадении» был замечен кто-нибудь другой, а не Президент, это прошло бы не столь болезненно. Но тут – о, Боже! – сам Президент!.. Это было немыслимо. К тому же выяснилось, что Женю любит не только Нина, но и Майя Хващевская – наша замечательная экономка, министр хозяйства. Возник знаменитый роковой треугольник.
  Отношения в Коммуне разладились. Пошли недомолвки, перешептывания, прятанье глаз. Майя забросила хозяйство. Четкий организм стал давать сбои. Назревал скандал в благородном семействе.
  Нужны были решительные меры. Но самые авторитетные коммунары оказались замешанными в этом деле, в том числе и сам Президент, и никто не решался взять на себя инициативу в этом пикантном положении. И тут я, самый молодой и по возрасту, и по коммунарскому стажу, поднял бунт, чтобы разрубить этот узел.
  За одним из ужинов, проходившем в мрачном молчании, напоминавшем скорее поминки, чем трапезу друзей, я вдруг решительно заявил, что мы – никакая не Коммуна, а сборище пижонов, которых может выбить из седла любая безделица. Что, собственно, произошло? – продолжал я. – Двое полюбили друг друга и хотят пожениться. Какого же черта все дуются друг на друга, чего-то не договаривают, темнят? Эти двое тоже хороши: таят свою любовь от лучших друзей, скрываются, о чем-то шепчутся... Разве так в семье настоящей-то бывает? – гремел я в искреннем гневе. – А Майка, она чего нюни распустила? Чего играет в третьего лишнего? Если это ее друзья, пусть подвинется, не мешает...
  Говорил я грубо, не щадя ничьих чувств. Женя на меня окрысился. Майя заплакала и убежала в мужскую комнату. Все набросились на меня и заявили, что я сопляк и хам. Я нисколько не обиделся, не растерялся и заявил, что своим друзьям (если они по-прежнему считают меня другом) я имею право открыто сказать все, что я о них думаю. «Это мой долг!» - сообщил я не без высокопарности. После некоторого шока мужчины – Изя Спектор и Юра Захаров (честнейшая душа!) – взяли меня под защиту и сказали, что полностью со мной согласны..
  Президент неожиданно рассмеялся, потрепал меня по голове и сказал: «Ай, да Фельд! Ай, мерзавец!». Потом стал серьезным и сказал:
- Все, что тут наговорил Фельд, совершенно правильно по существу, но никуда не годится по форме.
Но я, вошедши в раж, настаивал при поддержке друзей на своем:
- Я прав и по существу, и по форме! Никакая другая форма до вас не дошла бы, ибо вы погрязли в своих интригах, и вытащить вас оттуда можно только хорошим пинком.
  До сих пор не пойму, почему я употребил в свой речи это глупое слово «интриги». Женя согласился и на этом, но решительно потребовал, чтобы я извинился немедленно перед Майей. С этим согласилась вся Коммуна, и я подчинился, тем более, что чувствовал себя перед Майей, действительно, виноватым.
  Как я уже сказал, Майя плакала в нашей, мужской, комнате. Я начал извиняться, но она поцеловала меня и сказала:
- Ты совершенно прав, дружок, и нисколько не виноват передо мной. Но я очень люблю Женю, и мне трудно с этим справиться. Ступай, милый, я проплачусь и попробую это пережить.
  Я снова вернулся в нашу кают-компанию и почти повелительно сказал Президенту:
- Я все сделал, ребята. Но тебе, Женя, сейчас следует пойти к Майке и объясниться с ней. Только ты можешь ей сейчас помочь.
  Евгений побледнел, зыркнул на меня глазами, но послушался. Через два часа они вернулись вдвоем, и мы почувствовали, что Коммуна справилась и с этим потрясением.

Комментарии к фото "Очередной шабаш в Загорске".
Верхний ряд (слева направо: Вера Качалкина, Гёчев, Валя Егорова (подружка Иры Мордановой, учительница).
  Нижний ряд (слева направо):
Гошо Джамбов, Нина Петрова (Бемби), Зина Пивушкова, Изя Спектор, Майя Хващевская, Фельд.
  Офицер с гитарой (Строгановской, между прочим)- имя не помню, но это тот самый "мой приятель", который "как-то сдуру взял-влюбился в тетю Шуру" (см. рассказ о тете Шуре от 16 февраля 2010 г.).
Время съемки (снимает Женя Строганов) - октябрьские праздники 1950 г.