Я закрываю глаза и вижу Ухтомку...

Я закрываю глаза и вижу Ухтомку. Мне года 4, поскольку маленькая Ирка уже с нами и то ли спит, то ли топает где-то рядом. Солнечные лучи пронизывают самые большие деревья нашего двора – березы и я сижу под ними на нестроганых досках и то рассматриваю жуков в щелях между ними. Деревянный забор с калиткой отгораживает от улицы наш участок,  а от калитки ведет дорожка мимо боярки и колодца с длинной палкой и ведром к крыльцу, за которым маленький тамбур и вход в узенький коридорчик. Там кухня на две семьи – нашу и дядь Вадину. Комнат на нашей половине три – одна крошечная 10-метровая наша, две смежные, комната метров 15 и чуланчик метра 3 – дядь Вадина. Если на наше крыльцо не идти, обойти его слева и пройти немного дальше будет еще одно крыльцо, веранда и две смежные комнаты. Там живет тетя Тося и Михаил Ильич. И все это – половина дома, которые вместе с 10-ю сотками участка купила бабушка Надя, покидая Иваново, когда оттуда разлетелись все дети. Может даже перед самой войной, а может и чуть позже? Все удобства во дворе, помывка взрослых в ухтомской бане.

Быт был предельно простой – в комнате мамин и папин матрас на ножках, тетка с бабой Маней спали валетом на раскладушке, Ирка в моей кроватке с сеткой, а я на самодельной раскладушке, сколоченной из двух палок-«ножниц! С натянутой на продольные направляющие парусиной. Обеденный стол, табуретки (где одежду хранили?) и на кухне – сколоченный отцом универсальный стол-буфет, на котором стоял керогаз и на полочках внизу были сложены кастрюли и сковородки. Еще на кухне была лавка (или подставки?) для ведер с водой, принесенной из колодца. Уборная (слово туалет я узнала в Москве, когда пошла в школу) – знаменитый дощатый домик с сиденьем и очком был у нас с дядей Вадей общим, причем нас туда не таскали, был горшок, которым и взрослые пользовались в холодное время.

Летом железный умывальник висит на улице, там же мыло и полотенце и помойное ведро, в которое сливается вода. Мама завела огород и растит помидоры и клубнику, а еще белую смородину, вишню. Но весь наш маленький тенистый кусочек земли  под вишнями слева от колодца и до старой яблони, которая каждый год приносила массу сладких поздних дубовых блок, которые совершенно невозможно было разгрызть – наша с Иркой территория. Где-то там и песочница, сколоченная отцом. Своих детских игрушек не помню, помню книжки – про медвежат, которых звали Рычик и Тапочка и про чудо-дерево – там были очень красивые картинки.

Подружки у меня точно были – Валька Козина и Татка (ох, фамилия вылетела), мои ровесницы. Мы то вместе играли, то ссорились. Я не очень годилась для разбойничьих лазаний и беганий, хотя в казаки-разбойники мы по дворам носились, лазали на сеновал в коровник через дом от нас и помню даже учились целоваться с младшим братом кого-то из девчонок в первом сексуальном возрасте, лет в пять. Играли и в мяч и в прятки, иногда слушали радио – ту самую тарелку у Вальки и какой-то допотопный приемник у нас. У дяди Вади было что-то вроде радиолы – ламповый приемник с проигрывателем, который мигал зеленой лампочкой и мне очнь хотелось его потрогать.

Ухтомский период до строительства кирпичного дома я помню смутно, поскольку строить его начала как раз тогда, когда мне было года 4 – в нашей десятиметровке получилось уж очень много народу. Мама, папа, Ириша и я, тетка Галка – мамина родная младшая сестра, которую в 12 лет перевезли жить у нас, чтобы бабушке было полегче управляться с мальчишками и баба Маня – бабушкина сестра, которую специально выписали из белорусской деревни сидеть с Иркой. Детских садов по тем временам в Подмосковье было немного, родители работали в Москве, и девать нас было совершенно некуда.

У дяди Вади было чуть посвободнее.  Их было пятеро на их «шикарные» две комнаты, однако там все были постарше и Лидке с Сашей, уже средней и старшему школьникам, требовалось личное пространство. У нас-то из мужчин один папа был, а там еще подрастающий Сашка. Вот в какой-то момент все вместе и решили строиться. Впрочем, может и не вместе, а так получилось, поскольку дяде Ваде откуда-то перепал щитовой дом, под который он вырыл и сделал кирпичный полуподвальный этаж, в котором был котел для горячей воды и центральное отопление по всему дому. Шик блеск! Внизу получилась кухня столовая и мастерская, а наверху – спальни и веранда. И у каждого своя комната! И пианино, на котором дядя Шура учил Сашку играть.

У нас был совершенно другой проект!

Отец где-то раздобыл кирпичи. Право слово купил не скажешь, поскольку любая покупка требовала неимоверных усилий – любые строительные материалы были в дефиците. И вокруг наших каморок был вырыт фундамент и начали расти стены. Дом был заложен то ли 6х9, то ли 7х8 (ужас какой огромный !) и должен был быть двухэтажным, с ломаной крышей, кухня, гостиная, наверное и детская и  всякие хозяйственные помещения на первом этаже (включая подпол!), а на втором – родительская спальня и солярий! Мама мечтала об этом солярии со стеклянной крышей, а отец был полон вдохновения, чтобы все это ей построить.

Стройка сначала пошла весело – фундамент и двойные кирпичные стены со шлаковой засыпкой выросли довольно быстро с огромной и активной  помощью Среды. Все молодые и дееспособные Боб горячих, Леша Андреев, Аркаша Шкрабкин, Коля Исаев, Боб Симагин и те, другие , которых я может быть и не знала приезжали помочь отцу со стройкой. Потом начался деревянный период и это было еще сложнее, поскольку надо было не только найти эти доски и бревна, но и еще иметь достаточно денег, чтобы все это оплатить. Отец был аспирантом со стипендией в 900 рублей, а мама – младшим научным сотрудником с зарплатой 1050 рублей, что после хрущевской реформы означало 90 и 105.

К маю 1959 года отец сделал полы половины первого и второго этажа, накрыл весь дом крышей и наверное обсуждался вопрос отопления, поскольку под печку-камин, которые планировали поставить на первом этаже был сделан только фундамент. Ситуация обострялась еще и тем, что московская квартира, в строительстве которой отец принимал самое активное участие, в ущерб ухтомскому дому, что называется «хвостиком вильнула»! Этот самый академический самострой отказался предоставлять маме квартиру, поскольку московской прописки у нее не было! Они с отцом были прописаны в этой самой ухтомской халупе, владельцем которой была папина мама бабушка Надя. Однако это веселое обстоятельство выяснилось не на стадии организации работ (там ведь непременно заявления писали с просьбами предоставить жилье), а когда дома построили,  и квартиры начали заселять.

Любой ребенок знает как страшно, когда мама плачет – кажется, что мир вокруг рухнул! Тетя Вера с дядей Вадей как могли ее утешали, отец скрипел зубами, страшно усталый после непрерывной работы на стройке в любое свое свободное время. Он просить не умел – умел делать и никак не мог взять в толк – как же так, ведь дело сделано? Они свою часть договора честно исполнили? Может  это и послужило толчком к стройке дядю Вадю? Они ведь тоже надеялись, что мы съедем, у них станет больше места и строиться можно  совершенно иначе, не принимая нас в расчет. Однако, было как было.

Май 1959 г был холодным, я хорошо это помню. Мы мерзли в этом недостроенном доме, кутались во все, что есть и какое-то беспросветное маячило будущее.

И вдруг – переезжаем! Без ордера на вселение, по какой- то договоренности, по сути самозахватом – тоже оттуда из детства помню эти слова. Пришла грузовая машина с открытым кузовом, в нее покидали какие-то вещи – узлы с тряпьем и посуду – мебели, которую нужно было везти с собой, кроме родительского топчана, у нас не было! Нас с Иркой и маму запихнули в кабину, баба Маня с отцом сели в открытый кузов и в Москву! Для меня это было приключение, поход в неведомые дали, хотя по свидетельству семейной фотохроники нас в Москву возили – в зоопарк и на ВДНХ.

А тут новая квартира! В Москве! Какой же она мне казалась огромной! Вот эти самые 35 метров жилой площади после наших 10. И своя комната у нас с Иркой! И ванная и туалет! И ГАЗ! Никакого тебе керосина и дымящих фитилей. Кран открыл – вода горячая! И неважно, что спали на полу на матрасах. И что в первый заход – отец нас выгрузил и поехал за остатками барахла, хоть и нечего везти, а одной машины не хватило! – мы не взяли чайник и чашки  кипятили воду для чая в кастрюле и пили, кто из банки, кто из молочника!

Тетка в тот год была на целине в Казахстане и про наши дела с переездом знала только из писем. И вот она приезжает! И мы встречаем ее на вокзале – как-то в нашей семье было принято встречать своих после долгой разлуки. Она в клетчатой ковбойке, сияющая, со щеками, торчащими из-за спины, К тому времени у нас появились стол и стулья в большой комнате, железные кровати у нас с Иркой, маленький диванчик и кресло-кровать для бабы Мани и тетки и двуспальный диван у родителей, на котором они проспали вместе всю свою счастливую жизнь! и мы везем ее и показываем все наши сокровища!  И неважно, что во всей квартире висят «лампочки Ильича», а в детской бумажный абажур из ватмана с героями сутеевских сказок, сделанный отцом собственноручно. Это новый дом и новая жизнь и мы в ней все вместе!