Баба Маня

«Лена, Лена, Лена, умх, умх, умх…. И что ты себе думаешь?» - голос бабы Мани слышу так отчетливо, как будто она сидит рядом, сложив руки на коленях и в очередной раз учит меня жить.

Она появилась у нас в Ухтомке когда родилась Ирка и всегда мне по умолчанию казалась старушкой, хотя на тот момент ей было 54 года. Впрочем, сидела сложив руки на коленях она нечасто, скорее мыла, терла, мела, готовила, стирала, гладила – короче занималась абсолютно всеми домашними делами. Именно она спасла нас с Иркой от детского сада, она кричала на нас: «Адивоты, паразиты!», она обсуждала вслух все, что казалось ей интересным – воистину поток сознания! И на все имела собственное мнение. Была совершенно неграмотна, а бумажные деньги различала по цвету купюр, а мелочь по цвету и размерам и никогда не ошибалась!

Ее причитания в мой адрес раздавались чаще всего из-за привычки раскрыть книгу и читать не умывшись, не одевшись, не раздевшись. Очень часто она, не дождавшись меня обедать, приходила в нашу с Иркой комнату и заставала меня в наполовину снятом форменном платье полностью погруженную в чтение и тогда начиналось: «Лена, Лена, Лена, умх, умх, умх…. И что ты себе думаешь?». Я ужасно злилась, что меня оторвали от такого важного занятия, отбрехивалась, она стаскивала с меня платье, все приговаривая и приговаривая, что ничего толкового из меня не выйдет, что обед давно заледенел и что-то еще, казавшееся ей в этот момент очень важным.

А я не очень-то и придавала ей значение и относилась снисходительно, нет, не неуважительно и конечно я ее любила, просто с высоты юношеского максимализма не считала нужным слушать ее простые, житейски верные, а порой очень острые высказывания.

Мы взрослели, она уехала жить к своему сыну и нянчить родного внука и снова мы стали жить вместе, когда родился Женька и мы переехали в Теплый Стан. Ох, как она не жаловала Юрку, избалованного мамой, не привыкшего делать в доме мужскую работу, поскольку отец умел и делал все, а отношения у него с отцом были непростыми. Меня, выращенную лет с 4 она бесконечно жалела, хотела помочь всеми силами и помогала, но своим бурчанием доводила мужа моего до белого каления. И еще самозабвенно любила Женьку, он был последним светом в ее окошке, он был в ее полном распоряжении – она забирала его из сада, кормила, чем могла придумать до моего прихода и всячески баловала.

Я училась у нее не житейской мудрости, хотя кто знает, какие ее привычки выскакивают из меня совершенно бессознательно? Она научила меня жарить оладьи на кислом молоке или кефире и делать вегетарианский фаршированный перец с морковкой и луком. До чтения кулинарных книг я была уверена, что это ее персональный рецепт белорусской кухни. Она готовила всегда с разговорами, и морковочка у нее была сладенечкая или пресная, лук злой, а перцы толстыми. Морковку и лук она тушила отдельно, пробовала готовы ли, добавляла в морковку соль и сахар и мешала все вместе на большой сковородке как шаман по цвету и запаху овощей определяя их готовность. Готовые тущеные перцы пробовала сразу – у нее вообще была такая привычка, как у профессиональных поваров – снять пробу с готового блюда, прежде чем давать его на стол.

Ее оладьи приводили нас всех в священный трепет – пышные, поджаристые, в меру сладкие и соленые, которые вкусно было есть и сами по себе и с чем-нибудь вприкуску. Это единственное блюдо, которое я попросила научить меня готовить, поскольку никак я не попадала на процесс их замешивания, а только уже на жарку. Никакой особенной премудрости в них нет – все дело в пропорциях и в консистенции, которые она знала на глаз! Именно это она мне однажды и показала и я собственной рукой ощутила, каким должно быть это самое оладьевое тесто. И еще огонь под сковородкой и как выливать его из ложки ровным кружочком или овалом, чтобы поместилось как можно больше этих будущих золотистых красоток. А выкладывать на блюдо это уже мамочка, которая не могла навалить их просто горкой – нет, нужно было класть их так, чтобы получался цветок, вроде ромашки, только большой  и толстой. Никогда не подводил меня баб Манин рецепт!

А для мамы иногда она делала деруны. В детстве я их не любила – вид страшноватый – синеватый, запах странноватый, вкус специфический. Мать их обожала! И Ирка, как и мама, громко ими восхищалась, она многое любила так же как мама. Может и не особо любила – ключевое было как мама. А я полюбила их гораздо позже, когда начала делать сама. А у Бабы Мани это тоже было священнодейство! Картошку признанную пригодной для дерунов она терла на мелкой терке! Желающие могут попробовать и испытать это несказанное удовольствие – рука отваливается после второй картофелины и ничего уже не хочется. Потом она перемешивала эту массу, синеющую на глазах от избытка крахмала (куда он подевался в современной картошке?) и добавляла туда яйцо и немного муки, конечно, все тоже на глаз. И жарила на растительном масле огромные, размером с небольшую сковороду.

Теперь, когда тереть картошку можно комбайном, готовить на масле без запаха, да еще и добавить туда тертого же свежего кабачка я их тоже трескаю с наслаждением, так же как и мои старшие дети. Кстати, вспомнить как их делают и приготовить меня заставила Тошка, лет эдак десять назад, когда сказала: «Мам, а помнишь, баба Маня делала деруны? Ты же умеешь, правда?» И пришлось суметь.

«Лена, Лена, Лена, умх, умх, умх…. И что ты себе думаешь?» - да вот, всякое разное, и про прошлую и про настоящую, а иногда и про будущую жизнь.