Сообщения
Оказывается истину установить так непросто!
Мне казалось, что дядя Изя - летописец от рождения и все у него на карандаше, а оказывается, что никто толком никаких летописей Коммуны и не вел! Оно и понятно, Кто ж тогда думал, что дети и внуки должны получить информацию из первых рук? О смерти и том, что останется после мысли приходят у людей не в молодости и это нормально. Дети и внуки любят своих близких независимо от места работы и должности, вот ведь какая штука!
Отец защищал диссертацию раньше всех просто потому, что остался в очной аспирантуре, был уже достаточно взрослым и руководителем его работы был профессор В.В. Тарасов. Он занимался, в числе и других работ, исследованиями структуры стекол методом низкотемпературной теплоемкости. А тема работы отца - по структуре фосфатных стекол. А тема моей диссертации по кафедре стекла - кальцийфосфатные стеклокристаллические материалы. Вот и выводи тут генетическую предрасположенность к наукам о стекле или к чему хочешь! А мама действительно попала в Академию наук и проработала в своем любимом ГЕОХИ им. Вернадского с 1951 по 1996, никуда не отлучаясь. Впрочем об этом я писала раньше.
Все бы дети Коммуны уточнили что могут!
среда, 28 апреля 2010 г.
пятница, 23 апреля 2010 г.
ГДЕ РАБОТАЛИ КОММУНАРЫ ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ ИНСТИТУТА
(И. Фельд, продолжение записок. 21 апреля 2010 г.)
Материал Алены, размещенный в «КОММУНАРАХ» 12 апреля, принуждает меня внести ясность в вопрос о том, как сложилась профессиональная судьба коммунаров и их менделеевских друзей в постинститутские годы. У Алены в записке много тумана, неясностей и просто сведений не соответствующих реальности. Мы, действительно, встречаясь, практически никогда не говорили о профессиональных делах. Темами наших бесед были дела семейные, политические споры, разговоры об искусстве. Словом, мы обсуждали жизнь во всех ее проявлениях. Мы сами не всегда совершенно ясно представляли себе, чем конкретно занимается наш друг-коммунар или друг-менделеевец. Не мудрено, что из этих обрывков наши дети, даже такие умные и преданные нам, как, Алена, не смогли уяснить себе, чем занимаются их любимые дяди и тети. Но теперь все же ясность надо внести – для потомков. Итак – по порядку.
Евгений Федорович Строганов. Женя ни одного дня не проработал химиком. Его оставили в институте при кафедре физики. Очень вскоре он защитил кандидатскую (первы среди коммунаров) диссертацию – что-то тоже из физики. Мне известно, что он был любимцем студентов и – в особенности – студенток, о чем неоднократно при мне полушутливо-полусерьезно сетовала Нина. Кроме своего основного занятия Женя много времени отдавал общественной работе (впрочем, оплачиваемой) в ВХО им. Менделеева, во Всесоюзной аттестационной комиссии (ВАК) и в Комитете по Государственным и Ленинским премиям. Круг его знакомств был весьма обширен, и многие из этих знакомых были людьми очень высокого ранга. Любой другой мог бы на таком месте сделать большую карьеру, но Женя не был карьерным человеком. Он трудился до самой гибели происшедшей накануне его 80-летия. Его интеллект и необыкновенное обаяние не изменили ему до конца.
Нина Степановна Петрова (Строганова). Не знаю, куда она попала сразу по окончании Менделеевки, но, сколько я ее помню, она работала в АН СССР, в институте редких земель. Судя по всему, специалистом она была высокого класса, ибо именно ей и ее группе было поручено исследование химического состав лунного грунта, доставленного на Землю системой «Луна-16». Я всегда гордился этим фактом ее профессиональной биографии и тем, что такого класса специалист является моим близким другом. Темой ее кандидатской диссертации тоже было что-то по редким землям. Уважение к ней и Жене Строганову особенно четко проявилось во время их похорон.
Майя Михайловна Хващевская (Шкрапкина). Опять-таки не знаю куда устроилась Майя сразу после окончания института, но уже в начале 60-х годов она работает в лаборатории экспериментального завода ГосНИИхлорпроекта, где директорствовал Толя Войтехов. Там же по хлорной тематике Майя защитила кандидатскую диссертацию.
Ираида Федоровна Морданова (Васильева). Ира не работала в Глазове. Она с самого начала была направлена на комбинат «Маяк», который находится в Челябинской области не далеко от нынешнего города Снежинска. Там Ира занималась технологией концентрирования урана из урановых руд. На этом предприятии произошла (задолго до Чернобыля) крупнейшая катастрофа, радиационные последствия которой не ликвидированы до сих пор. Ира никогда об этой катастрофе не рассказывала, но мне о ней поведал другой менделеевец, которого я случайно в 1959 году повстречал в Сочи. Вскоре после катастрофы (уж не ведаю, в связи ли с ней, или по другой причине) Ира покидает Урал и возвращается в родные пенаты. Далее у Алены все правильно – Ира в Загорске занималась взрывчаткой.
Зинаида Ивановна Пивушкова (Урова). Вот Зина, в самом деле, попала в Глазов и занималась примерно тем же, что и Ира на «Маяке». Тут она очень оперативно выскочила замуж за своего начальника – очень серьезного и сурового Николая Урова. Точно не помню года, но, возможно, это были тоже 60-е годы, когда Колю Урова направляют на аналогичный комбинат в Усть-Каменногорск (Казахстан). Здесь ли, в Глазове ли еще Зина заболевает профессиональной болезнью «берюлёз» и лечилась от нее всю жизнь. На наших съездах Зину укладывали на ночь поближе к открытому окну, чтобы ей легче дышалось. Диссертацию Зина защитила в Усть-Каменногорске. Это было нечто специфическое, о чем не принято было распространяться. В Усть-Каменногорске Уровы прожили очень долго, кажется, до Колиной пенсии (он был здорово старше Зины). Во всяком случае, я помню, что их переезд в Подмосковье состоялся во времена, когда у Маринки уже появилась маленькая Сашка. Она, кстати, была первой нашей внучкой, посетившей День Коммуны. Было это в Домодедове. Тогда же Сашку (правнучку тети Шуры) обозвали новой тетей Шурой и присвоили ей звание Почетного Президента Коммуны (имеется протокол). Где работала Зина после переезда в Наро-Фоминск, я не знаю. Об этом, вероятно, лучше осведомлена Ольга.
Исаак Эльевич Спектор. Он никогда не работал в ГИАПе. Спектор с самого начала работал с хлором. Он, кстати, выпускался с кафедры электрохимии. Итак, по окончанию института Изю направляют в Дзержинск на «Заводстрой» - ныне «Капролактам». Очень быстро он вырастает до начальника цеха. В конце 50-х гг. он неудачно женится на москвичке – отпетой мещанке. Дзержинск ей представляется дырой, и она пилит Спектора, побуждая его переехать в Москву. Изя этого не хотел – в Дзержинске у него была прекрасная карьерная перспектива. Но жена пилила, а тут подвернулся Толя Войтехов и предложил ему место главного инженера экспериментального завода ГосНИИхлорпроекта, где сам Толя был директором. Там же, кстати, работала и Майя. И в 1962 году Спектор переехал в Москву. Потом (не помню, когда именно) его назначают заместителем главного инженера треста «Оргхим» - колоссальной организации, имеющей свои структуры по всему Советскому Союзу. Занимается эта фирма пуском и наладкой вновь вводимых химических производств. Изя занимался организацией пуско-наладочных работ во вновь вводимых производствах азотных удобрений – мочевина, амселитра и др. Вот в этом периоде он сотрудничал с центральным ГИАПом в качестве партнера. С 1997 года он главный бухгалтер фирмы «Оргхимпром», где и работает поныне.
Юрий Петрович Захаров. Юра окончил 138-й факультет, и это значит, что он был специалистом по производству ВВ. Как я уже писал, первые годы после окончания Менделеевки он работал в Арзамасе-16. Любопытно, как было обставлено его транспортировка в это место. Вместо направления на конкретный завод в конкретном городе он в Менделеевке получил направление на Московскую овощную базу № 8 с указанием даты и времени дня, когда он должен туда явиться. Юра в означенное время туда явился. База оказалась самой что ни есть овощной. Директор базы, осмотрев направление, отправил Юру в небольшую комнатку, где сидел некий товарищ в штатской одежде. Товарищ отнял у Юры направление и паспорт и выдал ему авиабилет без указания пункта назначения, новое направление в почтовый ящик №…, справку о том, что паспорт у т. Захарова изъят и некоторую сумму денег. С Юры взяли подписку о том, что об этой встрече он никому не расскажет. Заметим, что прошло почти 40 лет, когда Юра мне все это поведал. Юре сказали, когда нужно явиться в аэропорт Быково, и в какое окошко надо обратиться с авиабилетом и справкой, заменяющей паспорт. В назначенный день и час возле этого окошка собралась небольшая группа людей – молодых и не очень. Всем выдали посадочные талоны на рейс №…, и бортпроводница отвела их к старенькому самолету ЛИ-12 – точной копии американского «Дугласа». Самолет летел, в основном, над дремучими лесами около 7 часов и приземлился на маленьком аэродроме. У Юры сложилось впечатление, что они сели в Сибири, так как в полете перелетели через какие-то горы – видимо Уральские.
На новом месте Юра попал в группу конструкторов, конструировавших атомные бомбы. Очень скоро Юру заметили, и он начал делать карьеру. Ближе к концу 50-х гг. стало ясно, что сосредоточивать производство атомного оружия в одном месте, крайне опасно, и правительство приняло решение об организации производства-дублера за Уралом, в Челябинской области, недалеко от комбината «Маяк». К этому времени Юра уже вырос в крупного специалиста, и на новом месте он уже Главный конструктор. За успешную организацию производства ядерного оружия на новом месте и создание некоторых его новых образцов Юра был удостоен Государственной премии СССР. Он также был награжден орденами. К моменту переезда из Арзамаса-16 в Челябинск-67 Юра уже, конечно, знал, что Арзамас-16 (ныне – Саров) находится всего в одном часе лёта от Москвы даже на таком тихоходе, как ЛИ-12.
Исаак Борисович Фельдштейн (Фельд). По окончании института Фельд получил направление в Дзержинск на Чернореченский химический завод им. Калинина. После недолгой стажировки его назначают начальником смены в цех по производству хлора и его производных. Через несколько месяцев его переводят начальником смены в цех по производству цианамида кальция и цианплава. В 1954 году он попадает в тяжелейшую аварию и при этом получает очень серьезную травму. К концу 1957 года выясняется, что последствия этой травмы не позволяют ему больше оставаться в этом цехе, где он к тому времени был уже начальником. Его переводят в Дзержинский филиал ГИАП, где он в разных должностях и инженерных ипостасях проработал до ухода на пенсию в мае 1994 года. Поскольку Фельд в течение всей жизни попутно занимался литературным творчеством, и его печатали в разных изданиях, в 1996 году его приглашает на постоянную журналистскую работу главный редактор городской газеты «Дзержинец», где он проработал до 2007 года – закрылась газета (точнее, ее хитроумно разрушили за чрезмерное, по мнению властей, использования свободы слова). Но и после ухода из «Дзержинца» Фельд выпустил в свет 4 книги прозы.
Владилен Брониславович Худзик. О его необычной карьере я рассказал в предидущих записках.
Остается добавить, что Элла Фельдгандлер, насколько я знаю, не работала в ГИАПе. Во всяком случае после 1958 года, кода я поступил в ГИАП, Эллу я там не встречал. Вот Галя Гончарова, Сима Голубова и Таня Промтова – это коренные гиаповцы.
Итак, все коммунары и их менделеевские друзья-довески исправно трудились на главных направлениях советской экономики – оборона, фундаментальные исследования, важнейшие отрасли промышленности – и внесли в дело усиления потенциала страны свой заметный вклад.
В то же время они активно участвовали в создании экономики, работающей вне законов экономической науки, неконкурентной на мировом рынке, чрезмерно милитаризированной и даже идеологизированной. И этим посильно подвигали свою страну к экономическому (следовательно – и политическому) краху. Не дай Бог эту фразу услышит Толя Родионов – он меня возненавидит. Но что поделаешь – есть еще очень много людей, которые (вроде профессора Родионова) серьезно полагают, что советская власть и коммунистическая экономика были сильны, могущественны и великолепны, но их однажды зимним вечером в Беловежской пуще разрушили три позагулявших мужика. Могучие, однако, мужики, которые одним росчерком пера сумели сделать в один момент то, что не получилось в течение многих лет мощной машине германского вермахта.
Словом, на нашем поколении частично лежит вина за участии в экономическом развале нашей большой Родины, о котором мы сожалеем не менее сильно, чем некоторые институтские профессора.
(И. Фельд, продолжение записок. 21 апреля 2010 г.)
Материал Алены, размещенный в «КОММУНАРАХ» 12 апреля, принуждает меня внести ясность в вопрос о том, как сложилась профессиональная судьба коммунаров и их менделеевских друзей в постинститутские годы. У Алены в записке много тумана, неясностей и просто сведений не соответствующих реальности. Мы, действительно, встречаясь, практически никогда не говорили о профессиональных делах. Темами наших бесед были дела семейные, политические споры, разговоры об искусстве. Словом, мы обсуждали жизнь во всех ее проявлениях. Мы сами не всегда совершенно ясно представляли себе, чем конкретно занимается наш друг-коммунар или друг-менделеевец. Не мудрено, что из этих обрывков наши дети, даже такие умные и преданные нам, как, Алена, не смогли уяснить себе, чем занимаются их любимые дяди и тети. Но теперь все же ясность надо внести – для потомков. Итак – по порядку.
Евгений Федорович Строганов. Женя ни одного дня не проработал химиком. Его оставили в институте при кафедре физики. Очень вскоре он защитил кандидатскую (первы среди коммунаров) диссертацию – что-то тоже из физики. Мне известно, что он был любимцем студентов и – в особенности – студенток, о чем неоднократно при мне полушутливо-полусерьезно сетовала Нина. Кроме своего основного занятия Женя много времени отдавал общественной работе (впрочем, оплачиваемой) в ВХО им. Менделеева, во Всесоюзной аттестационной комиссии (ВАК) и в Комитете по Государственным и Ленинским премиям. Круг его знакомств был весьма обширен, и многие из этих знакомых были людьми очень высокого ранга. Любой другой мог бы на таком месте сделать большую карьеру, но Женя не был карьерным человеком. Он трудился до самой гибели происшедшей накануне его 80-летия. Его интеллект и необыкновенное обаяние не изменили ему до конца.
Нина Степановна Петрова (Строганова). Не знаю, куда она попала сразу по окончании Менделеевки, но, сколько я ее помню, она работала в АН СССР, в институте редких земель. Судя по всему, специалистом она была высокого класса, ибо именно ей и ее группе было поручено исследование химического состав лунного грунта, доставленного на Землю системой «Луна-16». Я всегда гордился этим фактом ее профессиональной биографии и тем, что такого класса специалист является моим близким другом. Темой ее кандидатской диссертации тоже было что-то по редким землям. Уважение к ней и Жене Строганову особенно четко проявилось во время их похорон.
Майя Михайловна Хващевская (Шкрапкина). Опять-таки не знаю куда устроилась Майя сразу после окончания института, но уже в начале 60-х годов она работает в лаборатории экспериментального завода ГосНИИхлорпроекта, где директорствовал Толя Войтехов. Там же по хлорной тематике Майя защитила кандидатскую диссертацию.
Ираида Федоровна Морданова (Васильева). Ира не работала в Глазове. Она с самого начала была направлена на комбинат «Маяк», который находится в Челябинской области не далеко от нынешнего города Снежинска. Там Ира занималась технологией концентрирования урана из урановых руд. На этом предприятии произошла (задолго до Чернобыля) крупнейшая катастрофа, радиационные последствия которой не ликвидированы до сих пор. Ира никогда об этой катастрофе не рассказывала, но мне о ней поведал другой менделеевец, которого я случайно в 1959 году повстречал в Сочи. Вскоре после катастрофы (уж не ведаю, в связи ли с ней, или по другой причине) Ира покидает Урал и возвращается в родные пенаты. Далее у Алены все правильно – Ира в Загорске занималась взрывчаткой.
Зинаида Ивановна Пивушкова (Урова). Вот Зина, в самом деле, попала в Глазов и занималась примерно тем же, что и Ира на «Маяке». Тут она очень оперативно выскочила замуж за своего начальника – очень серьезного и сурового Николая Урова. Точно не помню года, но, возможно, это были тоже 60-е годы, когда Колю Урова направляют на аналогичный комбинат в Усть-Каменногорск (Казахстан). Здесь ли, в Глазове ли еще Зина заболевает профессиональной болезнью «берюлёз» и лечилась от нее всю жизнь. На наших съездах Зину укладывали на ночь поближе к открытому окну, чтобы ей легче дышалось. Диссертацию Зина защитила в Усть-Каменногорске. Это было нечто специфическое, о чем не принято было распространяться. В Усть-Каменногорске Уровы прожили очень долго, кажется, до Колиной пенсии (он был здорово старше Зины). Во всяком случае, я помню, что их переезд в Подмосковье состоялся во времена, когда у Маринки уже появилась маленькая Сашка. Она, кстати, была первой нашей внучкой, посетившей День Коммуны. Было это в Домодедове. Тогда же Сашку (правнучку тети Шуры) обозвали новой тетей Шурой и присвоили ей звание Почетного Президента Коммуны (имеется протокол). Где работала Зина после переезда в Наро-Фоминск, я не знаю. Об этом, вероятно, лучше осведомлена Ольга.
Исаак Эльевич Спектор. Он никогда не работал в ГИАПе. Спектор с самого начала работал с хлором. Он, кстати, выпускался с кафедры электрохимии. Итак, по окончанию института Изю направляют в Дзержинск на «Заводстрой» - ныне «Капролактам». Очень быстро он вырастает до начальника цеха. В конце 50-х гг. он неудачно женится на москвичке – отпетой мещанке. Дзержинск ей представляется дырой, и она пилит Спектора, побуждая его переехать в Москву. Изя этого не хотел – в Дзержинске у него была прекрасная карьерная перспектива. Но жена пилила, а тут подвернулся Толя Войтехов и предложил ему место главного инженера экспериментального завода ГосНИИхлорпроекта, где сам Толя был директором. Там же, кстати, работала и Майя. И в 1962 году Спектор переехал в Москву. Потом (не помню, когда именно) его назначают заместителем главного инженера треста «Оргхим» - колоссальной организации, имеющей свои структуры по всему Советскому Союзу. Занимается эта фирма пуском и наладкой вновь вводимых химических производств. Изя занимался организацией пуско-наладочных работ во вновь вводимых производствах азотных удобрений – мочевина, амселитра и др. Вот в этом периоде он сотрудничал с центральным ГИАПом в качестве партнера. С 1997 года он главный бухгалтер фирмы «Оргхимпром», где и работает поныне.
Юрий Петрович Захаров. Юра окончил 138-й факультет, и это значит, что он был специалистом по производству ВВ. Как я уже писал, первые годы после окончания Менделеевки он работал в Арзамасе-16. Любопытно, как было обставлено его транспортировка в это место. Вместо направления на конкретный завод в конкретном городе он в Менделеевке получил направление на Московскую овощную базу № 8 с указанием даты и времени дня, когда он должен туда явиться. Юра в означенное время туда явился. База оказалась самой что ни есть овощной. Директор базы, осмотрев направление, отправил Юру в небольшую комнатку, где сидел некий товарищ в штатской одежде. Товарищ отнял у Юры направление и паспорт и выдал ему авиабилет без указания пункта назначения, новое направление в почтовый ящик №…, справку о том, что паспорт у т. Захарова изъят и некоторую сумму денег. С Юры взяли подписку о том, что об этой встрече он никому не расскажет. Заметим, что прошло почти 40 лет, когда Юра мне все это поведал. Юре сказали, когда нужно явиться в аэропорт Быково, и в какое окошко надо обратиться с авиабилетом и справкой, заменяющей паспорт. В назначенный день и час возле этого окошка собралась небольшая группа людей – молодых и не очень. Всем выдали посадочные талоны на рейс №…, и бортпроводница отвела их к старенькому самолету ЛИ-12 – точной копии американского «Дугласа». Самолет летел, в основном, над дремучими лесами около 7 часов и приземлился на маленьком аэродроме. У Юры сложилось впечатление, что они сели в Сибири, так как в полете перелетели через какие-то горы – видимо Уральские.
На новом месте Юра попал в группу конструкторов, конструировавших атомные бомбы. Очень скоро Юру заметили, и он начал делать карьеру. Ближе к концу 50-х гг. стало ясно, что сосредоточивать производство атомного оружия в одном месте, крайне опасно, и правительство приняло решение об организации производства-дублера за Уралом, в Челябинской области, недалеко от комбината «Маяк». К этому времени Юра уже вырос в крупного специалиста, и на новом месте он уже Главный конструктор. За успешную организацию производства ядерного оружия на новом месте и создание некоторых его новых образцов Юра был удостоен Государственной премии СССР. Он также был награжден орденами. К моменту переезда из Арзамаса-16 в Челябинск-67 Юра уже, конечно, знал, что Арзамас-16 (ныне – Саров) находится всего в одном часе лёта от Москвы даже на таком тихоходе, как ЛИ-12.
Исаак Борисович Фельдштейн (Фельд). По окончании института Фельд получил направление в Дзержинск на Чернореченский химический завод им. Калинина. После недолгой стажировки его назначают начальником смены в цех по производству хлора и его производных. Через несколько месяцев его переводят начальником смены в цех по производству цианамида кальция и цианплава. В 1954 году он попадает в тяжелейшую аварию и при этом получает очень серьезную травму. К концу 1957 года выясняется, что последствия этой травмы не позволяют ему больше оставаться в этом цехе, где он к тому времени был уже начальником. Его переводят в Дзержинский филиал ГИАП, где он в разных должностях и инженерных ипостасях проработал до ухода на пенсию в мае 1994 года. Поскольку Фельд в течение всей жизни попутно занимался литературным творчеством, и его печатали в разных изданиях, в 1996 году его приглашает на постоянную журналистскую работу главный редактор городской газеты «Дзержинец», где он проработал до 2007 года – закрылась газета (точнее, ее хитроумно разрушили за чрезмерное, по мнению властей, использования свободы слова). Но и после ухода из «Дзержинца» Фельд выпустил в свет 4 книги прозы.
Владилен Брониславович Худзик. О его необычной карьере я рассказал в предидущих записках.
Остается добавить, что Элла Фельдгандлер, насколько я знаю, не работала в ГИАПе. Во всяком случае после 1958 года, кода я поступил в ГИАП, Эллу я там не встречал. Вот Галя Гончарова, Сима Голубова и Таня Промтова – это коренные гиаповцы.
Итак, все коммунары и их менделеевские друзья-довески исправно трудились на главных направлениях советской экономики – оборона, фундаментальные исследования, важнейшие отрасли промышленности – и внесли в дело усиления потенциала страны свой заметный вклад.
В то же время они активно участвовали в создании экономики, работающей вне законов экономической науки, неконкурентной на мировом рынке, чрезмерно милитаризированной и даже идеологизированной. И этим посильно подвигали свою страну к экономическому (следовательно – и политическому) краху. Не дай Бог эту фразу услышит Толя Родионов – он меня возненавидит. Но что поделаешь – есть еще очень много людей, которые (вроде профессора Родионова) серьезно полагают, что советская власть и коммунистическая экономика были сильны, могущественны и великолепны, но их однажды зимним вечером в Беловежской пуще разрушили три позагулявших мужика. Могучие, однако, мужики, которые одним росчерком пера сумели сделать в один момент то, что не получилось в течение многих лет мощной машине германского вермахта.
Словом, на нашем поколении частично лежит вина за участии в экономическом развале нашей большой Родины, о котором мы сожалеем не менее сильно, чем некоторые институтские профессора.
вторник, 20 апреля 2010 г.
понедельник, 19 апреля 2010 г.
Между строк
Совершенно невозможно смотреть на эти фотографии, на которых все они молоды веселы и главное все живы! Я прекрасно помню как мама шила платье, в котором она сидит и к нему была трехъярусная нижняя юбка, которую. нужно было крахмалить. Тетя Ира, кому-то что-то кричит - она никогда не была тихой покладистой девушкой и даже на этой некачественной фотке видно с каким азартом она кричит. И красивый томный Захаров - он всегда немножечко томный, а ведь это именно тот его приезд 10 лет спустя о котором писал Фельд! И сам Фельд, немного ошалелый и это немудрено, если учесть что день Коммуны они празднуют по второму разу за три дня и перерыве он успел смотаться в Дзержинск и приехать обратно! А тихий, радостный, даже какой-то умиротворенный Спектор, хотя в те годы я помню не самого дядю Изю, а его громкий, с кем-то спорящий голос... И тетя Майя, вся в прическе, радостно обнимающая своих, и кажется всем своим обликом говорящая мужу Аркаше, сидящему напротив: "Вот видишь, а ты сомневался!" Это все к вопросу быть или не быть сборам Коммуны. И совсем сбоку отец. Его не очень и видно, шевелюра выдает, стоит сзади мамы и Фельда. И тетя Зина. Они с мамой на многих фотографиях рядом и были близки по духу - даром что ли два Скорпиона! Просто удивительно и невозможно, что уже столько лет мы живем с Фельдом, Спектором и тетей Майей и без всех остальных. Уму непостижимо!
1961 год. 10 лет спустя
1961 год. 10 лет спустя
Наверное, я встречалась с мамиными друзьями и раньше, во всяком случае, с теми, кто жил в Москве или в Подмосковье, ведь мы каждое лето приезжали к бабушке в Загорск, сначала из Глазова, потом из Усть-Каменогорска. Но в этот раз я отчётливо помню некоторые детали. Помню уютную квартиру на улице Ферсмана, и нас, маленьких, за отдельным столом. Всё как у взрослых, включая вино в рюмках. Нам с Алёной вино не понравилось, а младшие, Марина и Ирка, выпили с удовольствием, и своё, и наше допили.
Потом была ещё одна встреча, в Загорске. Раньше всех гостей приехали тётя Элла и тётя Сима. Погода стояла хорошая, возникла идея пойти на пруд купаться, но у приезжих не было с собой купальников. Мама достала швейную машинку, нашла кусок ситца в мелкий цветочек и сшила тётям купальные трусы, несмотря на их возражения. Потом приехали остальные гости, все пошли на пруд, но тётя Элла и тётя Сима так и не стали там раздеваться, чему я была очень рада. Мне никогда не нравились женщины на пляже, одетые не в купальные костюмы, а просто в нижнем белье.
В Загорске, 1961 год
Стоят: Элла Фельдгандлер, дед Яков, баба Шура, Наташа Смирнова и Женя Строганов
Сидят: Сима Голубова, Валентина Пивушкова, Нина Строганова и Зина Урова
Мелкие: Маринка, Алёнка (дочь Валентины), Ирка, Алёна и я впереди
Маринка и Ирка
Помню ещё фотографии из этой же серии, но найти пока не могу, может потом появятся.
суббота, 17 апреля 2010 г.
Не только Коммуна, продолжение
Сейчас, когда прошло уже почти четырнадцать лет после гибели мамы с папой я продолжаю регулярно общаться со всеми их друзьями у меня стала появляться странная мысль. Почему у отца был такой авторитет среди этих сильных, много умеющих и многого достигших сильных людей? Я отдаю себе отчет в том, что президентство его в те годы, когда Коммуна разъехалась по городам и весям было номинальным - не приходилось Коммунаром ежедневно принимать совместных решений как жить дальше. Да и альпинистская Среда продолжала ходить в горы без него - я уже говорила о том, что отец после рождения Ириши перестал ездить в альплагеря. Мама боялась высоты, надо было растить нас - и вопрос для него был закрыт. И тем не менее он оставался своего рода гуру для его друзей. Хотя если говорить о его карьере в институте - доцентов, таких как он полно. Почему отца не манили карьерные вершины? Почему его путь в науке ограничился кандидатской диссертацией? Я знаю, что он много делал на кафедре для совершенствования лабораторного практикума - сам прекрасно все умел делать своими руками и считал, что чем больше студент своими руками измерит и рассчитает, тем лучше поймет то, о чем ему читают лекции. Кафедра физики в нашем институте, как и все общие кафедры пропускает через себя всех студентов института, это огромное количество народу, готового покрутить и сломать. Но ведь не только этим ограничивались его интересы! Когда родителей хоронили было лето, все были в отпусках и мы с Иркой никому с кафедры не позвонили - честно говоря просто не знали кому . У них тогда шла смена поколений и ни чье имя не вспомнилось, а институт был пуст. И до меня только сейчас дошло, что профессиональную оценку отца на похоронах никто не озвучил. У него много времени отнимали две "общественные" нагрузки - Комитет по государственным премиям и ВХО им. Д.И. Менделеева. И там и там он был секретарем соответствующих секций и эта работа позволяла ему быть в курсе самых новых и интересных достижений в области химии и химической технологии на протяжении многих лет. Он был лично знаком со многими российскими академиками и директорами институтов. Наверное он многим помогал правильно подать документы для получения премий. И наверняка знал о разных подковерных играх. Но я не знаю таких историй, то ли пропускала мимо ушей, то ли при нас он их не рассказывал, но скорее всего просто презирал такие ситуации, когда лезли не по праву, а по блату. Отец, конечно, был кладезем разной информации, но ничего не использовал лично для себя. Наверное постороннему читателю придут в голову мысли про лоббирование и откаты - я могу совершенно точно, со 100% гарантией сказать, что это не про отца. Иначе бы не в такой квартире они жили всю свою жизнь, да и других благ типа дач, машин и драгоценностей в нашем доме избытка не было. Не могу себе представить отца, приносящего домой "левые" деньги. Два раза за всю его преподавательскую жизнь он готовил по физике к поступлению в институт дочек каких-то знакомых и я физически ощущала его неловкость, когда с ним расплачивались за эти уроки.
Менделеевка отцовской эпохи была действительно химическим вузом высшей пробы, да и сейчас авторитет института остается достаточно высоким. Во всяком случае в шестидесятые годы еще шла волна общего подъема и развития страны, которая стала спадать в середине семидесятых. А тогда жизнь била ключом. Во всяком случае мое ощущение от разговоров родителей за ужином было именно таким. Они оба каждый вечер рассказывали друг другу что случилось на работе за день. И каждый день было что рассказать. Я прикидываю, что бы я им рассказывала сейчас?
Менделеевка отцовской эпохи была действительно химическим вузом высшей пробы, да и сейчас авторитет института остается достаточно высоким. Во всяком случае в шестидесятые годы еще шла волна общего подъема и развития страны, которая стала спадать в середине семидесятых. А тогда жизнь била ключом. Во всяком случае мое ощущение от разговоров родителей за ужином было именно таким. Они оба каждый вечер рассказывали друг другу что случилось на работе за день. И каждый день было что рассказать. Я прикидываю, что бы я им рассказывала сейчас?
понедельник, 12 апреля 2010 г.
Не только Коммуна, работа
Пытаясь восстановить картину тогдашней жизни выпускников-менделеевцев все время ощущаю тонкий лед неточных сведений. Ну что поделаешь, если разговоры о работе они при встречах вели нечасто, а сейчас вся надежда на тех, кто еще может меня поправить!
Про Захаровых, надолго исчезнувших с горизонта уже писал Фельд, только из его писаний я не поняла когда собственно они оказались в Снежинске, поскольку в моих представлениях они всегда жили и трудились на Урале. Эти города ученых, разбросанные по всей нашей стране, не имели официальных названий и числились под номерами. Где какие секретные разработки велись - нужно читать рассекреченные документы. А Захаров в моей памяти - красавец-мужчина, голоса не повышает даже когда с отцом сидит ночами за бутылочкой, останавливается по приезде в Москву в ведомственной гостинице. В Москву ездил не часто и один из приездов, как оказалось позднее - за Государственной премией. В подарок отцу осталась медаль с уральским пейзажем, который "нарисован" направленным взрывом. Какую часть обороны страны они укрепляли? Куда распределилась тетя Майя не знаю, почему-то мне кажется, что в ИОНХ. Была ли ее работа и тема диссертации связана с оборонкой? Вероятнее всего да, поскольку наука страны Советов служила, как и во всем мире, созданию новых видов вооружений, для которых нужны были и материалы и технологии. В послевоенные годы весь мир, напуганный масштабами второй мировой войны был озадачен этими проблемами. Другое дело, что Европа умудрялась работать и для обороны и для жизни, а наша страна жила по песне:"И вся-то наша жизнь есть борьба!" Очень многие выпускники-неорганики оказались в ГИАПе. Этот отраслевой гигант, который был основан в 1931 (современное название с 1943) вел работы по созданию новых и усовершенствованию действующих производств аммиака, азотной кислоты, аммиачной селитры, метанола, капролактама, изоцианатов, карбамида. Одно перечисление этих замечательных веществ вызывает дрожь у экологов и лучше не думать для чего именно они нужны. Из наших в ГИАПе отметились Спектор, Гончарова, Промтова, Голубова, Фельдгальднер. Кто-то из них попал туда сразу после института, кого-то позже жизнь привела, но большой химии хлебнули по полной. Про теть Зину рассказывает Николай Анисимович, но страшное слово "бериллез" я помню со школьных времен - "Зинка ездит в Крым лечиться, у нее с легкими беда". И весь ее пыл, направленный на борьбу с этой страшной гадостью и жизнь, наполненная детьми и работой и спортом - всегда, вопреки ей! Тетя Ира, которая практически всю жизнь, не считая нескольких глазовских лет проработала на загорской "Звездочке" - под красивым романтическим названием скрывались совсем не романтические взрывчатые вещества. Откуда я все это знаю? К сожалению, ничего систематически не спрашивала и не старалась запомнить - обрывки разговоров взрослых, которые как у всех маленьких детей складываются в общую жизненную канву. А уж насколько верен рисунок - как теперь угадать?
Про Захаровых, надолго исчезнувших с горизонта уже писал Фельд, только из его писаний я не поняла когда собственно они оказались в Снежинске, поскольку в моих представлениях они всегда жили и трудились на Урале. Эти города ученых, разбросанные по всей нашей стране, не имели официальных названий и числились под номерами. Где какие секретные разработки велись - нужно читать рассекреченные документы. А Захаров в моей памяти - красавец-мужчина, голоса не повышает даже когда с отцом сидит ночами за бутылочкой, останавливается по приезде в Москву в ведомственной гостинице. В Москву ездил не часто и один из приездов, как оказалось позднее - за Государственной премией. В подарок отцу осталась медаль с уральским пейзажем, который "нарисован" направленным взрывом. Какую часть обороны страны они укрепляли? Куда распределилась тетя Майя не знаю, почему-то мне кажется, что в ИОНХ. Была ли ее работа и тема диссертации связана с оборонкой? Вероятнее всего да, поскольку наука страны Советов служила, как и во всем мире, созданию новых видов вооружений, для которых нужны были и материалы и технологии. В послевоенные годы весь мир, напуганный масштабами второй мировой войны был озадачен этими проблемами. Другое дело, что Европа умудрялась работать и для обороны и для жизни, а наша страна жила по песне:"И вся-то наша жизнь есть борьба!" Очень многие выпускники-неорганики оказались в ГИАПе. Этот отраслевой гигант, который был основан в 1931 (современное название с 1943) вел работы по созданию новых и усовершенствованию действующих производств аммиака, азотной кислоты, аммиачной селитры, метанола, капролактама, изоцианатов, карбамида. Одно перечисление этих замечательных веществ вызывает дрожь у экологов и лучше не думать для чего именно они нужны. Из наших в ГИАПе отметились Спектор, Гончарова, Промтова, Голубова, Фельдгальднер. Кто-то из них попал туда сразу после института, кого-то позже жизнь привела, но большой химии хлебнули по полной. Про теть Зину рассказывает Николай Анисимович, но страшное слово "бериллез" я помню со школьных времен - "Зинка ездит в Крым лечиться, у нее с легкими беда". И весь ее пыл, направленный на борьбу с этой страшной гадостью и жизнь, наполненная детьми и работой и спортом - всегда, вопреки ей! Тетя Ира, которая практически всю жизнь, не считая нескольких глазовских лет проработала на загорской "Звездочке" - под красивым романтическим названием скрывались совсем не романтические взрывчатые вещества. Откуда я все это знаю? К сожалению, ничего систематически не спрашивала и не старалась запомнить - обрывки разговоров взрослых, которые как у всех маленьких детей складываются в общую жизненную канву. А уж насколько верен рисунок - как теперь угадать?
четверг, 1 апреля 2010 г.
Н.А.Уров. О коммуне
В студенческие годы жена несколько лет жила в «Коммуне». Так называлась небольшая группа студентов, которые складывали свои стипендии в общий котёл. Из этих денег они питались, готовя еду по очереди, иногда покупали что-либо из одежды и обуви для особо нуждающихся. В результате жизни в «Коммуне», в альпинистских и спортивных лагерях у жены выработались, а точнее развились и закрепились такие человеческие черты как коллективизм, товарищество, взаимопомощь и взаимовыручка, уживчивость, общительность, заботливость о других людях, умение поставить интересы коллектива выше собственных.
С тех дальних времён прошло 30 лет, но до сих пор бывшие «коммунары», альпинисты и спортсмены каждый год в определённое время встречаются в Москве или в Подмосковье. Моя жена живёт за три с половиной тысячи километров, дальше всех, но и она почти каждый год приезжает, вернее прилетает, на эти встречи. В большинстве случаев она летает за казённый счёт, заранее приурочивая к намеченному времени командировку в Москву, но иногда летает и за свой счёт, хотя билет в один конец стоит 72 руб.
Я, признаться, хотя и не препятствовал поездкам, но и не одобрял их, не понимая, какая сила влечёт её на эти ежегодные встречи. Так было до тех пор, пока она и меня не затянула однажды на одну из этих встреч. Меня, нелюдимого и необщительного человека, не имевшего близких институтских друзей, поразила та обстановка дружелюбия, сердечности и радости, которая царила на этой встрече.
Все присутствовавшие были не молоды, с сединой на висках. Среди них были профессора, доктора, был один замминистра и торгпред одной из социалистических стран. Несмотря на возраст, общественное положение, все они вели себя как в студенческие годы. Рядовой инженер мог запросто похлопать своего высокопоставленного собеседника по плечу, животу или другому месту и напомнить что-то совсем не лестное для того из далёких студенческих времён, когда все были равны.
Резким диссонансом мне вспоминается встреча с моими одноклассниками через 40 лет после окончания школы. Мы не узнали друг друга, и нам не о чем было, в сущности, говорить. В оправдание должен сказать, что мы не виделись 40 лет.
Совсем иное было не встрече институтских друзей жены. Они встречались ежегодно, старились незаметно, сохраняя и возобновляя в памяти события времён их молодости. Вполне естественно, что эти люди, сохранившие юношескую дружбу, до сих пор оказывают друг другу посильную помощь, иногда очень существенную, в чём я убеждался неоднократно. Друзья Зины очень помогли нашей семье в трудные минуты, и она, в свою очередь, заботится о друзьях не меньше, чем о себе.
Февраль 1961 г
"Турист", остатки "Крылышек"
Первая половина коммуны
Дочки-матери
Последняя фотография не датирована, но мне кажется, она сделана тогда же
Дни Коммуны и другая жизнь
Не могу точно сказать с какого возраста День Коммуны выделился в отдельный праздник. У родителей был очень широкий круг знакомых и друзей, в нашем доме неделями кто-то жил (я имею в виду Москву, то есть это уже начало шестидесятых) и сейчас мне трудно судить каким образом Коммуна для меня стала Коммуной. Мне кажется, что это пошло с 10 Домодедовского дня, когда Фельд делал газету с фотографиями и написал стихи про всех детей Коммуны. Я помню оттуда - про Захаровых, поскольку дяди Юры не было и не было их фотографии:
Про Васильевых
Но в те годы, более частыми, шумными и запоминающимися для меня были сборы менделеевской компании, в которой были Смирновы, Строгановы, Коганы, Степановы, Малинины. Может быть потому, что наша троица Ириша, Алешка и я была дружной и мы вместе замечательно проводили время и не последняя заслуга в этом была бабы Юли. Она незаметно появлялась, вроде ничего такого не делала. Теперь я понимаю, что это было то самое "гуляние под присмотром", когда детям от этого хорошо и весело.
И все взрослые были ужасно заводные! Этот непрерывный фейерверк дяди Юры Когана, которого мы называли Серым Волком, но так и не смогли вспомнить когда выросли откуда появилось это прозвище! И едкие и точные замечания дяди Юры Степанова, тихие комментарии отца и дяди Леши. И дядя Коля Малинин, который с удовольствием "подставлялся" под шутки друзей. И тетя Рина Малинина, признанный мастер рассказывать любые анекдоты, поскольку выглядела она этакой веселой простушкой, начинала с того, что поднимала на мужа глаза и говорила что-то вроде:"Ну, Коля, можно я еще расскажу" и затем следовало что-то такое, отчего все умирали от хохота.
Я уж не говорю про песни - они пели все и у меня в памяти те годы и те встречи - сплошные песни.
А Коммунары в жизни присутствовали всегда. Я знаю, что мама переписывалась с тетей Зиной - это при маминой "любви" писать письма! Ну а то, сто любое событие в коммунарской семье тут же обсуждалось - и говорить нечего. Мы росли и новости коммуны вплетались в жизнь нашей семьи наравне с семейными событиями. И даже баба Маня, которая в силу прочного деревенского менталитета всю жизнь ворчала на маму (отца она обожала и он был вне критики!), что та деньги бросает на ветер, когда у детей того и того нет постепенно привыкла и полюбила всех и была очень довольна, если сборы проходили у нас дома.
После института родители поселились в Ухтомской. Конечно сейчас представить трудно как они выкручивались, поскольку поженились они в 1951 году, а в январе 1953 умер мамин отец и в июле родилась я. Про смерть Сталина говорить не хочу - знаю со слов родителей о первом шоковом впечатлении от этого известия и что они не пошли на похороны потому, что мама ждала меня. В той избушке где поселились мама с папой жила семья папиного брата Вадима Федоровича, в которой к тому времени было пять человек - Вадим Федорович, Вера Васильевна, Саша (8 лет) с Лидой "Дзепочкой" (4 года) и бабушка, мама Веры Васильевны, Лидия Павловна. Поскольку все студенчество отец жил в общежитии обе комнаты (10 и 15 м) занимала эта семья. А потом они потеснились и пустили туда жить мать с отцом. Про работу я уже писала, хочу отметить только, что из коммунаров наверное только отец по роду деятельности не был связан с большой химией и оборонными вопросами. Всем остальным досталось - кому сколько. Да и чего было ожидать и институт химический и специальность они себе выбрали "не скучную".
Не один, не пара их
Трое их - Захаровых!
Хоть и тощие ребята,
В этом мы не виноваты
Папа наш забыл про фото
Папа занят на работе,
Вот такие мы сидим
Грустно вам в глаза глядим.Вместо фотографии была картинка - трое ребятишек разного роста, нарисованных по принципу: "точка, точка, два крючочка..."
Про Васильевых
А вот поглядите - не парень, а сила!
Зовут эту силу Андрюша Васильев.
И к чести Васильевых должен сказать я,
Что братья Васильевы дружные братья!Про Строгановых
Это вот - Аленушка, это вот - Иринушка,
Ихний папа Женюшка, иха мама - Нинушка!
Полная кровинушка, тонкая соломушка,
Толстая Иринушка, тощая Аленушка.К сожалению сами газеты, которые хранились у родителей достаточно долгие годы в итоге пропали под действием очередного ремонта. Не было тогда электронных носителей!
Но в те годы, более частыми, шумными и запоминающимися для меня были сборы менделеевской компании, в которой были Смирновы, Строгановы, Коганы, Степановы, Малинины. Может быть потому, что наша троица Ириша, Алешка и я была дружной и мы вместе замечательно проводили время и не последняя заслуга в этом была бабы Юли. Она незаметно появлялась, вроде ничего такого не делала. Теперь я понимаю, что это было то самое "гуляние под присмотром", когда детям от этого хорошо и весело.
И все взрослые были ужасно заводные! Этот непрерывный фейерверк дяди Юры Когана, которого мы называли Серым Волком, но так и не смогли вспомнить когда выросли откуда появилось это прозвище! И едкие и точные замечания дяди Юры Степанова, тихие комментарии отца и дяди Леши. И дядя Коля Малинин, который с удовольствием "подставлялся" под шутки друзей. И тетя Рина Малинина, признанный мастер рассказывать любые анекдоты, поскольку выглядела она этакой веселой простушкой, начинала с того, что поднимала на мужа глаза и говорила что-то вроде:"Ну, Коля, можно я еще расскажу" и затем следовало что-то такое, отчего все умирали от хохота.
Я уж не говорю про песни - они пели все и у меня в памяти те годы и те встречи - сплошные песни.
А Коммунары в жизни присутствовали всегда. Я знаю, что мама переписывалась с тетей Зиной - это при маминой "любви" писать письма! Ну а то, сто любое событие в коммунарской семье тут же обсуждалось - и говорить нечего. Мы росли и новости коммуны вплетались в жизнь нашей семьи наравне с семейными событиями. И даже баба Маня, которая в силу прочного деревенского менталитета всю жизнь ворчала на маму (отца она обожала и он был вне критики!), что та деньги бросает на ветер, когда у детей того и того нет постепенно привыкла и полюбила всех и была очень довольна, если сборы проходили у нас дома.
После института родители поселились в Ухтомской. Конечно сейчас представить трудно как они выкручивались, поскольку поженились они в 1951 году, а в январе 1953 умер мамин отец и в июле родилась я. Про смерть Сталина говорить не хочу - знаю со слов родителей о первом шоковом впечатлении от этого известия и что они не пошли на похороны потому, что мама ждала меня. В той избушке где поселились мама с папой жила семья папиного брата Вадима Федоровича, в которой к тому времени было пять человек - Вадим Федорович, Вера Васильевна, Саша (8 лет) с Лидой "Дзепочкой" (4 года) и бабушка, мама Веры Васильевны, Лидия Павловна. Поскольку все студенчество отец жил в общежитии обе комнаты (10 и 15 м) занимала эта семья. А потом они потеснились и пустили туда жить мать с отцом. Про работу я уже писала, хочу отметить только, что из коммунаров наверное только отец по роду деятельности не был связан с большой химией и оборонными вопросами. Всем остальным досталось - кому сколько. Да и чего было ожидать и институт химический и специальность они себе выбрали "не скучную".
Подписаться на:
Сообщения (Atom)